Летом 1999 года девятнадцатилетний Шон Фэннинг разработал программу Napster, позволяющую создать интерактивную многопользовательскую среду для некоторого специфического взаимодействия. Napster предоставляет всем подключенным к нему пользователям возможность обмениваться музыкальными файлами в формате mp3 практически напрямую: центральные серверы Napster обеспечивают возможность поиска на компьютерах всех подключенных к ним пользователей, а обмен происходит в обход центральных серверов, по схеме user-to-user. Как нетрудно догадаться, немалая часть записей, циркулирующих в сформировавшейся вокруг Napster среде, защищена законом об авторских правах, однако распространяется бесплатно. Napster спокойно просуществовал пять месяцев, став весьма востребованным сервисом (традиционно считается, что особенную популярность он заслужил среди студентов американских университетов). Мирная идиллия закончилась 7 декабря, когда Ассоциация индустрии звукозаписи Америки (RIAA) подала на компанию Napster в суд за «прямое и косвенное нарушение копирайта». С этого момента компания Napster стала для средств массовой информации одним из любимых героев.
Забегая вперед, заметим, что Napster — отнюдь не единственный пример реализации описанной технологии (впрочем, единственный, столкнувшийся с судебным преследованием). В середине марта принадлежащая America Online компания Nullsoft, разработчик популярного mp3-плейера Winamp, выпустила свою версию сходного программного продукта под названием Gnutella. Эта разработка имела несколько существенных преимуществ по сравнению с Napster. Во-первых, вместе с этой программой был опубликован ее исходный код, что само по себе обеспечивает большую живучесть продукта. Во-вторых, в отличие от Napster, Gnutella предоставляет пользователям целиком децентрализованную и соответственно практически не поддающуюся контролю (а равно и судебному преследованию) среду, в которой пользователям не требуется подключаться к центральным серверам системы для того, чтобы участвовать в обмене файлами; вместо этого они имеют возможность создавать собственные мини-сети и взаимодействовать друг с другом уже внутри них. Наконец, в-третьих, Gnutella умеет оперировать не только с mp3, но и с любыми другими файлами — от видео до программных продуктов. Администрация AOL, узнав о разработке Nullsoft, закрыла к ней доступ, однако к этому времени программа уже обрела суверенитет, разошлась по сети и, будучи продуктом open source, начала жить собственной жизнью. Отпустив свое детище на волю, разработчики Gnutella в конце мая объявили о создании на базе тех же принципов, что Gnutella и Napster, децентрализованной поисковой системы InfraSearch.
Вернемся к событийному ряду. После подачи иска RIAA жизнь Napster и образовавшегося вокруг него сообщества стала весьма напряженной. Ряд университетов, посчитав суммарный трафик в своих локальных сетях и обнаружив, что mp3-файлы составляют до 20% от всего потока данных, закрыли своим студентам доступ к серверам Napster. На разработку способа обойти эту блокировку у студентов-энтузиастов ушло несколько дней, на усовершенствование университетских сетей, в результате которого доступ был открыт вновь, — несколько месяцев. Это сложносочиненное взаимодействие университетов с Napster сопровождалось студенческой кампанией протеста и сбором подписей под петицией против закрытия доступа к сервису (в настоящий момент адрес savenapster.com, где была опубликована петиция, является одним из адресов собственно Napster).
Рассмотрение иска RIAA затянулось: 5 мая, однако, состоялось предварительное судебное слушание, в ходе которого судья Мэрилин Холл Пейтел раздумывала, будет ли вообще рассмотрен иск. Вопрос был решен положительно: компанию Napster будут судить за нарушение копирайта. Аргументы адвоката компании, утверждавшего, что Napster не является нарушителем копирайта, поскольку на его серверах не хранится никаких пиратских материалов, были проигнорированы. История, до некоторого момента протекавшая более или менее размеренно, хоть и с участием судебных властей, приобрела драматический оттенок, когда сервисом Napster заинтересовались собственно те, чей копирайт нарушался. Среди музыкантов у Napster обнаружились как горячие сторонники, так и противники.
13 апреля группа Metallica подала в суд на Napster и три университета, не закрывших к нему доступ, за хронические и массовые нарушения авторских прав группы. Причиной иска стало появление в 2000 г. демо-версии песни «I Disappear» группы Metallica за несколько дней до её официального выхода. Это не понравилось участникам группы, в особенности барабанщику Ларсу Ульриху, по чьей инициативе и был составлен иск против компании. Музыканты затеяли судебную тяжбу с Napster, заодно вчинив иск университетам Южной Калифорнии, Йеля и Индианы за то, что их руководство не воспрепятствовало бесплатному распространению.
25 апреля аналогично поступил рэппер Андре Янг, известный как Dr. Dre, — он, в отличие от металлистов, подал в суд на Napster и всех пользователей, которые обменивались пиратскими записями его песен. Перспектива судебных тяжб с музыкантами вынудила компанию Napster по первому требованию, после минимальной проверки заблокировать доступ к своим серверам в общей сложности более 500 тысячам пользователей (317 377 поклонников «Металлики» и 230 142 поклонника Dr. Dre), чьи IP-адреса были выявлены компанией NetPD по заказу истцов. Впрочем, блокирование сопровождалось комментарием администрации Napster: все пользователи, считающие, что их IP-адреса заблокировали по ошибке, могут прислать жалобу, которая затем будет передана адвокатам музыкантов. За первую неделю адвокатам одной только «Металлики» было отослано более 30 тысяч таких жалоб. Университеты, указанные музыкантами «Металлики» в иске — Йельский, университет Индианы и университет Южной Калифорнии, — в течение недели после подачи иска отступились от Napster и закрыли своим студентам доступ к его серверам. 1 июня страсти вновь разгорелись: обнаружилось, что у пользователей Napster есть запись песни Мадонны с еще не изданного альбома Music. Это обстоятельство, правда, пока не повлекло за собой отдельного иска: Мадонна никак не отреагировала, а звукозаписывающая компания Warner Brothers Records и без того участвует в судебном преследовании Napster как один из членов RIAA.
Впрочем, среди музыкантов объявились и сторонники Napster: рэп-музыкант Chuck D неоднократно публично заявлял, что система, разработанная компанией, дает музыкантам беспрецедентную возможность напрямую общаться со своей аудиторией и, соответственно, музыкантам только выгодна — в том числе и с точки зрения увеличения продаж их записей. Того же мнения придерживается и Ice-T: оба музыканта считают Napster «радио двадцать первого века». Отдельно стоит отметить точку зрения Кортни Лав: ее позиция в отношении RIAA и Napster вкратце описывается тезисом «оба хуже». Певица заявила, что она целиком на стороне группы Metallica, но ни в коем случае не поддерживает RIAA, поскольку американская звукозаписывающая индустрия обкрадывает артистов ничуть не меньше, чем пираты. Распространение своих композиций в mp3 Кортни Лав приветствует, но лишь до тех пор, пока сама имеет возможность контролировать процесс.
Отношения Napster с музыкантами зависли в неопределенности, чего не сказать о RIAA. 12 июня RIAA отослала в суд запрос на предварительное судебное предписание в отношении Napster: на основании не слишком внятных подсчетов, согласно которым использование сервиса якобы отражается на продажах компакт-дисков, RIAA потребовала до вынесения судебного решения закрыть Napster.
В результате, в июля 2001 года Napster был закрыл, а в последствии бренд и логотипы были приобретены на аукционе банкротов компанией Roxio, Inc, которая использовала их для преобразования музыкального интернет-сервиса Pressplay в платный сервис Napster 2.0.
Хотя музыкальная индустрия провозгласила обмен музыкой посредством p2p-сетей воровством, многие пользователи Napster считали такие закачки оправданными по многим причинам. Многие считали, что к середине 90-х качество новых альбомов снизилось к уровню, когда типичный альбом содержал только одну-две хороших песни и «музыкальный наполнитель» — песни-пустышки. Поэтому они были благодарны Napster за возможность скачать несколько песен без необходимости платить за весь альбом. Также Napster предоставлял прекрасную возможность меломанам обмениваться песнями, которые сложно найти — старыми записями и песнями с концертов, бутлегами. Также, у пользователей появилась возможность скачать музыку, которую они приобрели до популяризации компакт-дисков (например, на виниловых пластинках, кассетах), в оцифрованном виде.
Вот такая получилась история.
Стало известно, что Napster объединили с другим аналогичным сервисом — Rhapsody. Так, стоп-стоп-стоп: а что, Napster разве не прикрыли десять лет назад? Совершенно верно, прикрыли. Но бренд остался и до сих пор используется; паче того, последний его приобретатель — компания Best Buy выложила за него 121 млн долларов (!). Стоила ли овчинка выделки? Бог ведает, однако же факт, что название Napster пережило саму коммерческую структуру, изначально названную таким образом, на целый десяток лет.
Собственно говоря, каждый раз, когда в мире поминают Napster, кому-нибудь из руководителей музыкальной отрасли, вероятно, икается — именно из-за него возник системный конфликт между компаниями, выпускающими музыкальные записи, и их целевой аудиторией; именно Napster стал тем самым колоколом, что прозвенел по «конвейерному» подходу к производству музыкальной продукции, и именно с него началось угасание отрасли, которое мы продолжаем наблюдать и по сей день.
Отрасль благополучно проспала появление и начальный период развития интернета, ну а когда она «проснулась», то обнаружила, что над ней уже нависла Тень над Инсмаутом — формат MP3, и появился Тот, Кого Быть Не Должно, — Napster.
Песня The Thing That Should Not Be, равно как и весь бэк-каталог группы Metallica, оказались если не причиной, так поводом для начала военных действий музыкальной отрасли против Napster. «Металлике» очень не понравилось, что их композиции неконтролируемо и в огромных количествах бродят по пиринговой сети и что они никак на это повлиять не в состоянии. Последовал судебный иск, к которому в итоге присоединился ещё и рэп-продюсер Dr. Dre. Эти иски, впрочем, были урегулированы во внесудебном порядке. А вот иск, который подала музыкальная отрасль в лице лейбла A&M Records, закончился прикрытием лавочки по случаю нарушения ею закона DMCA: суд постановил, что администрация Napster обязана блокировать доступ к нелегальному контенту по первому требованию, Napster же оказался не в состоянии это требование выполнить. В июле 2001 года файлообменная сеть Napster, к гневу и печали 20 миллионов своих пользователей, прекращает функционировать, а ещё через год объявляет о полном банкротстве и распродаёт все свои активы.
Музыкальная отрасль, однако, вскоре вынуждена была пожалеть о расправе: вместо одной гиперпопулярной (и централизованной) p2p-сети появилось несколько, в том числе децентрализованных, чьих владельцев ещё пойди поищи: навскидку вспоминаются Gnutella, KaZaa, Audiogalaxy, eDonkey, а там и торренты подоспели.
Хуже того, лейблы и главным образом их коллективный представитель, Ассоциация американской звукозаписывающей отрасли — RIAA, заработали себе репутацию скаредных гонителей инноваций, «империи зла», так и жаждущей ограбить и потребителей, и даже артистов (как показали дальнейшие многочисленные скандалы), и просто «твёрдозадого монстра».
Уходя в отставку, долговременная руководительница RIAA Хилари Розен заявила, что в своё время предупреждала своих боссов о том, что, если интернет проспать, будет плохо. В середине 1990-х она даже привела на одно из их сборищ авторитетного эксперта Эстер Дайсон, которая доказывала, что «цифровой век» неизбежен и пора к нему готовиться. Розен всё поняла и поверила, а вот её боссы предпочли не понимать ничего, а на Эстер Дайсон просто наорали.
Ну а бедной Розен, личности во всех отношениях незаурядной, пришлось потом сверкать отражёнными лучами народной ненависти до самой своей отставки в 2003 году…
Но вернёмся к Napster. Попытки запустить легальный и платный сервис, заручившись лицензиями от крупнейших мировых лейблов, ни к чему не привели. Оказавшись разорённым, Napster вынужден был распродать всё имущество. Более того, попытка перекупить его лейблом Bertelsmann обернулась неудачей: сделку заблокировал суд. Порноимперия Private Media Networks пыталась выкупить бренд за 2,5 млн долларов, но в результате он достался софтверной компании Roxio, которая также попыталась сделать Napster легальным музыкальным сервисом.
Попытка была любопытной уже потому, что Napster 2.0 попытались (вос)создать на основе другого — легального, но совершенно провального сервиса Pressplay, запущенного в своё время Universal Music Group и Sony Music Entertainment. Pressplay предлагал очень небольшой ассортимент музыкальных записей с низким качеством звучания, и вдобавок на них были наложены множественные лицензионные ограничения. В 2006 году его даже назвали одним из 25 худших технологических продуктов всех времён, да и поделом.
Roxio выкупила хладный труп этого сервиса и, накачав брендом Napster, попыталась заставить жить. Основатель оригинального Napster Шон Фэннинг даже успел поработать в качестве консультанта. В течение пяти лет кое-как проковырялись, потом продали — в 2008 году Napster перехватила компания Best Buy, заплатив 121 млн долларов…
…А 30 ноября было объявлено, что Napster продан и полностью интегрирован в другой аналогичный сервис — Rhapsody. Да так интегрирован, что и названия уже не осталось. Как говорится, R.I.P.
Napster
Медиаплеер, клиент для файлообменной сети
Джон Фэннинг, Шон Фэннинг и Шон Паркер
Кроссплатформенное
мультиязычная
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)К:Программное обеспечение, разработанное в 1999 году
Napster (New artist program) — файлообменная пиринговая сеть, созданная Шоном Фэннингом (при участии Шона Паркера и Джордана Риттера) и действовавшая в период с июня 1999 года. Фаннинг хотел найти более лёгкий способ обмениваться музыкой в формате MP3, чем посредством IRC или Lycos. После рассмотрения всех аспектов деятельности компании Джоном Фанингом, дядей Шона, последний получил 30 % акций компании. Остальное отошло к его дяде.
Napster являлась peer-to-peer сетью, хотя и использовала централизованное управление для получения списка подключенных компьютеров и их списка предоставляемых файлов, так как обмен файлами происходил непосредственно без участия центрального сервера. Такой принцип работы очень похож на протокол IRC. Хотя и существовали сети, облегчающие обмен файлами (напр., IRC, Hotline, USENET), Napster специализировалась исключительно на музыке в формате MP3 и предоставляла удобный интерфейс. Результатом стала система, чья популярность генерировала огромный выбор музыки для скачивания.
Хотя музыкальная индустрия провозгласила обмен музыкой посредством p2p-сетей воровством, многие пользователи Napster считали такие закачки оправданными по многим причинам. Многие считали, что к середине 90-х качество новых альбомов снизилось к уровню, когда типичный альбом содержал только одну-две хорошие песни и «музыкальный наполнитель» — песни-пустышки. Поэтому они были благодарны Napster за возможность скачать несколько песен без необходимости платить за весь альбом. Также Napster предоставлял прекрасную возможность меломанам обмениваться песнями, которые сложно найти — старыми записями и песнями с концертов, бутлегами. Также у пользователей появилась возможность скачать музыку, которую они приобрели до популяризации компакт-дисков (например, на виниловых пластинках, кассетах), в оцифрованном виде.
Содержание
Закрытие
Причиной закрытия Napster стало появление в 2000 г. демо-версии песни «I Disappear» группы Metallica за несколько дней до её официального выхода. Это не понравилось участникам группы, в особенности барабанщику Ларсу Ульриху, по чьей инициативе и был составлен иск против компании. Музыканты затеяли судебную тяжбу с Napster, заодно учинив иск университетам Южной Калифорнии, Йеля и Индианы за то, что их руководство не воспрепятствовало бесплатному распространению. В итоге, в 2001 году Metallica и Napster пришли к некоторому соглашению.
После предложения о покупке за 2,43 млн долларов контрольного пакета акций, сделанного компанией развлечений для взрослых Private Media Group, бренд и логотипы были приобретены на аукционе банкротов компанией Roxio, Inc, которая использовала их для преобразования музыкального интернет-сервиса Pressplay в платный сервис Napster 2.0.
Napster сегодня
В сентябре 2008 года музыкальный сервис Napster был выкуплен американской компанией Rhapsody. Сейчас по ссылке на официальный сайт, пользователя перебросит на платный музыкальный сервис Rhapsody.
См. также
- Gnutella.
- Snocap — компания, основанная Шоном Фаннингом и другими работниками Napster.
- Пузырь доткомов.
Напишите отзыв о статье «Napster»
- Sonic Boom: Napster, MP3, and the New Pioneers of Music; John Alderman, pg. 103
Ссылки
- // TJournal
|
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно:
|
Отрывок, характеризующий Napster
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, явился к губернатору.
15 лет назад исследовательская группа Института Фраунгофера анонсировала новый формат сжатия видеофайлов. Не такое уж и впечатляющее открытие, но работая над ним, ученые поняли, как можно сжимать звуковую дорожку. В результате появился Motion Picture Experts Group Format 1, Audio Layer III — формат, который мы знаем и любим под названием MP3.
В индустрии звукозаписи решили, что новый аудиоформат не станет серьезной угрозой — ведь качество записи важнее всего. Кто будет слушать MP3, когда в магазине можно купить CD-диск с гораздо более качественным звучанием? А затем появился Napster — первая пиринговая файлообменная сеть, в которой можно было скачивать музыку. Проект развивался с бешеной скоростью, но рекорд-лейблы быстро сообразили, что эту инициативу стоит прикрыть. Napster схлопнулся еще быстрее, чем стал популярным. Если бы успех этого объяснялся только бесплатным доступом к файлам, после его банкротства контроль над распространением музыки вернулся бы к записывающим компаниям. Но этого не случилось, вместо этого случились: Last.fm, iTunes, Pandora и Spotify. Даже Amazon начал продавать музыку в формате MP3.
Как же так вышло, что индустрия звукозаписи выиграла битву, но проиграла войну? Почему одержав полную победу над Napster, музыкальные фирмы не смогли вернуть себе контроль даже над легальными каналами распространения? Они разрушили организационную структуру Napster. Они обесценили сам бренд. Они объявили его инструменты вне закона. Единственное, что они не смогли уничтожить — это тип мышления, которое Napster изменил навсегда.
Идея, которую доносили рекорд-лейблы, выглядела примерно так: «Аланис Мориссетт только что записала три офигенные песни! Вы получите их, когда заплатите за десять посредственных, записанных вместе с ними». История Napster была принципиально другой: «Вам нужны только эти три песни? Хорошо. Только You Oughta Know? Без проблем. Все когда-либо созданные каверы на Blue Suede Shoes? Пожалуйста. Дело ваше».
Вначале люди, управляющие старой системой, не видят перемен. Когда они замечают их, им кажется, что эти перемены незначительны. Затем считают их сугубо локальными. Затем начинают думать, что это просто тренд. И в конце концов, понимают, что мир изменился в тот момент, когда они пытались это отрицать.
Люди в музыкальной индустрии вовсе не были глупыми. У них был тот же самый интернет, что и у всех остальных. Они просто не могли поверить, что их традиционная система продаж могла исчерпать себя. Однако именно это и произошло. Идея поездки в магазин за дисками внезапно стала очевидно провальной по сравнению с удобством покупки MP3-файлов.
Как только вы видите где-то эту механику, при которой новая история меняет представления людей о возможном и занимает место предыдущей такой истории, вы начинаете замечать ее повсюду. Вначале люди, управляющие старой системой, не видят перемен. Когда они замечают их, им кажется, что эти перемены незначительны. Затем считают их сугубо локальными. Затем начинают думать, что это просто тренд. И в конце концов, понимают, что мир изменился в тот момент, когда они пытались это отрицать.
Интересно наблюдать, как такое происходит с музыкой, книгами, газетами, телевидением, но самое захватывающее — видеть, как это разворачивается на рынке высшего образования. Сегодняшние MP3-файлы — это многочисленные онлайн-курсы, а сегодняшний Napster — это образовательный стартап Udacity.
У образовательной системы есть много преимуществ по сравнению с индустрией звукозаписи. Она децентрализована и зачастую работает на некоммерческой основе. В ней работают по-настоящему умные люди, которые знают историю и учатся у нее. Впрочем, вооруженные всеми этими инструментами, эти люди наверняка провалятся — так же, как и музыкальные бренды до этого. Большинство бесплатных онлайн-курсов представляет собой серию видеолекций с дополнительными материалами и тестами для оценки знаний. Пройти их может любой желающий, и таких желающих очень много по всему миру. Когда Стэнфорд организовал онлайн-курс «Введение в теорию искусственного интеллекта», на него подписались 160 000 потенциальных слушателей, из них 23 000 окончили его — число, невозможное для офлайн-аудитории. Один из лекторов курса, Себастьян Трун, заметил в своем интервью, что они с Питером Норвигом, вторым ведущим, «обучили теории искусственного интеллекта больше студентов, чем все другие профессора в мире вместе взятые». Увидев результаты, Трун уволился и основал Udacity — образовательный портал с доступными любому онлайн-курсами.
Масштабы этой затеи и похожих проектов — таких, как Coursera, P2PU и University of the People — заставили многих академиков начать беспокоиться о последствиях происходящего. Наиболее яростная критика на сегодня была опубликована в The New York Times Марком Эдмундсоном из Университета Вирджинии. Как и многие другие, он фокусируется на проблеме качества и задается вопросом, сможет ли онлайн-образование когда-либо соревноваться с классическим высшим. Эдмундсон рассказывает о методиках изучения гуманитарных наук в элитном университете и спрашивает: «Зачем кому-то записываться на онлайн-курс, когда он может получить прекрасное образование в Университете Вирджинии?».
Но кому в самом деле приходится выбирать? Возможно ли представить восемнадцатилетнего подростка, имеющего 250 000 долларов и 4 года свободного времени, который не знает, что выбрать: онлайн-курсы или престижную высшую школу? Студенты элитных университетов в ближайшем будущем не откажутся от возможности учиться. И вопрос не в том, какое образование лучше. Гораздо важнее увидеть, как выглядит образовательная система в целом.
Высшее образование страдает довольно неприятной формой болезни цен (ее еще называют болезнью цен Баумоля — по имени ученого, описавшего этот феномен). Это означает, что выгоднее использовать труд более низкооплачиваемого персонала, увеличивать количество покупателей на одного работника, выделять дотации или повышать цену.
Эдмундсон не такой уж и сумасшедший, чтобы говорить о прекрасном образовании во всех колледжах. Он написал, что «любой запоминающийся курс в университете немного похож на джазовую мелодию», никак не упомянув те, которые не запоминаются. Он убеждает нас, что «выдающиеся академические лекции могут создать подлинное интеллектуальное сообщество». Мне посчастливилось своими глазами увидеть тот тип образования, о котором говорит Эдмундсон: я провел четыре года в Йеле — поистине интеллектуальном сообществе, где даже ничем не примечательные предметы вели выдающиеся преподаватели. И знаете что? Эти лекции не были похожи на джазовые мелодии. Они не создавали подлинного интеллектуального сообщества. Это были всего лишь прекрасные лекции: мы приходили, слушали, делали заметки и уходили, готовые обсудить услышанное на семинарах. Вели ли те профессора еще и семинары? Конечно, нет, их проводили аспиранты. Кто знает, сколько они получали за это, но вряд ли их оклад составлял большой процент от профессорского жалованья. Масштабные лекции не были способом получения интеллектуального удовольствия, они были инструментом для снижения расходов на вводные курсы.
Высшее образование страдает довольно неприятной формой болезни цен (ее еще называют болезнью цен Баумоля — по имени ученого, описавшего этот феномен). Это означает, что выгоднее использовать труд более низкооплачиваемого персонала, увеличивать количество покупателей на одного работника, выделять дотации или повышать цену. Для живой музыки это означает найм менее талантливых музыкантов, продажу большего количества билетов на концерт, получение грантов и, конечно, повышение цен на билеты. Для колледжей то же самое означает больше аспирантов и стажеров, увеличение численности студентов на факультетах и расширение аудиторий, фандрайзинг и, конечно, рост стоимости образования.
Отличную работу о болезни цен в колледжах написали Роберт Арчибальд и Дэвид Фельдман. Ученые пришли к выводу, что возможные объяснения этого феномена применительно к университетам — студенты, которые ждут от колледжей все большего. Управленцы, ставящие свое самомнение выше потребностей школы — менее вероятны, чем довольно простое наблюдение: университетам нужно много высококвалифицированных кадров, людей, чьи доходы росли быстрее, чем инфляция в последние 30 лет.
Дешевые аспиранты позволяют колледжам снижать издержки на проведение семинаров, одновременно давая возможность производить лекции как искусство, с нуля, на месте, в режиме реального времени. Но в ту минуту, когда вы пытаетесь объяснить, почему все происходит именно так, сама установка начинает казаться немного странной.
Что было бы, если, преподавая в университете, вы могли задавать студентам чтение только тех книг, которые написали сами? Или просить их посмотреть только статьи, подготовленные вашими университетскими коллегами? Это смешно и немыслимо. У каждого колледжа есть огромная библиотека материалов для чтения и — крошечное собрание возможных лекций. Мы просим студентов читать лучшие работы — неважно, кто и где их создал, но при этом говорим слушать только лекции, которые штатные сотрудники одного колледжа могут предложить этим утром. Иногда вы попадаете в точку, где лучший профессор в мире читает лучшую в мире лекцию. Но чаще всего бывает не так. И единственное, что не дает этой системе выглядеть слишком уж странной — то, что у нас никогда не было хорошей площадки для публикации лекций.
В этом и есть огромная разница между музыкой и образованием. Начиная с цилиндров Эдисона и до Pandora и iPod, величайшие перемены в музыкальном потреблении касались не производства, а проигрывания. Прослушивание превосходного струнного квартета, играющего живую музыку в камерном зале, действительно дорого стоит согласно теории болезни цен. Но в то же самое время большинство сейчас слушает музыку именно в записи.
Гарвард, где мне посчастливилось читать лекции пару лет назад, по всеобщему убеждению лучший университет Америки, и это в самом деле выдающееся место. Фонд пожертвований университета, 31 миллиард долларов — более чем в 300 раз выше медианы по американским колледжам.Только один университет из пяти вообще имеет такой фонд. Гарвард, кроме того, обучает только около десятой процента из примерно 18 миллионов студентов, поступивших в высшие школы в заданный год. Любое предложение, начатое с «давайте возьмем, к примеру, Гарвард» должно быть остановлено словами «нет, давайте не будем».
Феномен элитных учебных заведений коснулся не только Гарварда. 50 самых престижных колледжей в списке US News and World Report обучает только около 3% из всех американских студентов. Полный список из 250 колледжей обучает менее 25%.
За пределами круга элитных университетов оставшиеся 75% американских студентов, около 13 миллионов человек, поступили в 4 000 колледжей, о которых мало кто даже слышал. Сельскохозяйственный колледж Абрахама Болдуина, Бриджерлендский колледж прикладных технологий, Лаборатория-институт мерчендайзинга — когда речь идет об образовании в США, они оказываются вне обсуждения, хотя, к примеру, государственный колледж Клэйтон выпустил столько же студентов, как и Гарвард.
Параметры, позволяющие университету подняться на верхушку списка вузов страны — низкий средний размер класса, соотношение числа преподавателей и студентов — означает, что любой университет, пытающийся создать рентабельное образование, будет перемещаться вниз списка. Вот почему так много самых первых открытых онлайн-курсов вышли из Гарварда, Стэнфорда и Массачуссетского технологического института. Как говорит Йан Богост, открытые онлайн-курсы — маркетинг для элитных высших школ.
За пределами круга элитных университетов оставшиеся 75% американских студентов, около 13 миллионов человек, поступили в 4 000 колледжей, о которых мало кто даже слышал. Сельскохозяйственный колледж Абрахама Болдуина, Бриджерлендский колледж прикладных технологий, Лаборатория-институт мерчендайзинга — когда речь идет об образовании в США, они оказываются вне обсуждения, хотя, к примеру, государственный колледж Клэйтон выпустил столько же студентов, как и Гарвард. Сэнт-Лео выпустил в два раза больше. А Городской Колледж Сан-Франциско принял столько абитуриентов, сколько вся Лига плюща вместе взятая. Именно в таких местах учится большинство студентов и их опыт — как раз то, чем университетская жизнь является для большинства.
Битвы вокруг открытых онлайн-курсов идут не из-за цены обучения. Большая часть из 4 000 университетов, о которых вы никогда не слышали, обеспечивает дорогое, но совершенно посредственное образование. Коммерческие школы — такие, как Технологический институт Иллинойса или Университет Феникса, принимают примерно одного студента из восьми, но именно на них приходится половина всех невозвратов кредитов на образование, и подавляющее большинство их студентов не могут защититься даже спустя 6 лет. Не кажется ли вам, что эта статистика демонстрирует более серьезные проблемы с системой образования, чем появившаяся у людей возможность узнать что-то новое об искусственном интеллекте бесплатно?
Онлайн-курсы дают возможность учиться тем, кто плохо вписывается в традиционную систему образования или полностью выброшен из нее. Точно так же, как появление граммофонов расширило аудиторию людей, у которых была возможность слушать симфонии, а персональные компьютеры расширили возможности людей, которые не трудились в крупных корпорациях. Эти ранние гаджеты сильно уступали дорогостоящим альтернативам, вроде билетов в концертный зал или корпоративных IT-систем, но постепенно, становясь все лучше и лучше, они изменили представления людей о возможном.
В США высшее образование всегда рассматривалось как единственный способ попасть прямиком в средний класс. Такая ситуация делает людей, не способных или не желающих учиться в университете, ее заложниками. И если некоторые из этих заложников придут к выводу, что существующая сейчас система просто плоха, то обучение перестанет быть привязано к получению степени точно так же, как песни перестали быть привязаны к CD-дискам. Если это произойдет, с Гарвардом будет все в порядке. С Йелем будет все в порядке, и со Стэнфордом, и с Дюком. А Колледж прикладных технологий Бриджлэнда? Возможно, у него будут проблемы. Университет Арканзаса? То же самое. Технологический институт Иллинойса, надежный производитель долгов по кредитам? Там-то точно все будет плохо.
Для людей, привыкших иметь дело с организациями, скрывающими свои слабые места, вначале все это выглядит пугающе. Но любой, кто видел, как открытые системы становятся лучше, или помнит, как представители Британники ругали Википедию, знает, что публичная критика делает открытые системы лучше.
Udacity и аналогичные порталы не претендуют на то, чтобы рассказывать историю о восемнадцатилетнем абитуриенте, через четыре года получившем степень бакалавра в отличном колледже. Историю, которая доступна небольшой группке американских студентов. Вместо этого они стараются ответить на новые вопросы — вопросы, которые академики даже не считают приемлемыми. Например, как нам выпустить 10 000 компетентных программистов по всему миру по стоимости слишком низкой, чтобы ее можно было измерить? Udacity может выжить или нет, но, как и в случае Napster, это не повлияет на судьбу самой истории. Обучить тысячи человек со всего мира одновременно, в одном классе и бесплатно — для традиционного академика это звучит как безумие.
Открытые системы открыты. Для людей, привыкших иметь дело с организациями, скрывающими свои слабые места, вначале все это выглядит пугающе. Но любой, кто видел, как открытые системы становятся лучше, или помнит, как представители Британники ругали Википедию, знает, что публичная критика делает открытые системы лучше. И как только вы представите тысячи людей, обучающихся в одном классе, станет понятно, что открытые курсы, даже в их зачаточном состоянии, способны повышать свое качество и совершенствовать аттестационную систему быстрее, чем традиционные университеты смогут снизить издержки или повысить количество поступающих.
Диапазон университетских девизов широк — от Veritatem Dilexi («Радуюсь истине») Брин-Мор Колледжа до «Где бизнес встречается с модой» Лаборатории-института мерчендайзинга. Но сегодня над многими из высших школ висит одна общая фраза — Quae Non Possunt Non Manent («Что не может продолжаться, оканчивается»). Цена обучения в колледжах ежегодно растет быстрее инфляции, в то время как отдача от затрат все ниже. Такое положение дел не может продолжаться, но никто из тех, кто находится в этой системе, не видит способа изменить модель, оставив при себе все ее бонусы и привилегии.
В академии мы каждый день говорим другим людям учиться у истории. Сейчас — наша очередь, и есть риск, что мы станем последними, кто узнал, что мир изменился, потому что мы не можем вообразить — правда не можем вообразить — что история, которую мы рассказываем о самих себе, может начать рушиться.
